"…Мы стоим шеренгой в ряд
Локоть к локоточку".
30 лет назад в СССР любое неровное дыхание хорошо снимала военная подготовка:
"На темы морали
Сбитое дыхание
Перед занятиями он зашел в парикмахерскую. Молодая женщина с чистой ухоженной кожей лица и рук, жестом пригласила в кресло. Он сел, закрыл глаза. Шею облегла жесткая прохлада накрахмаленной простыни. Защелкали ножницы.
- …И представляешь, - услышал он над головой голос мастера, - заявляет: "Сделайте меня красивым!". Ну я его с ходу и осекла: "У тебя же три волосинки в шесть рядов, говорю, и голова, что мое колено! Мухи и то, должно, буксуют!.." Так вот, змей, "телегу" в книге жалоб накатал. Я, видишь ли, достоинство его оскорбила!
Он понял, что сейчас обсуждался случай, который, очевидно, произошел не так давно.
- Знать бы его достоинства, может и сделала бы красивым, а так что с него взять?.. Песок сыплется, а туда же. Сморчок плюгавый! Меня, может, премии лишил, а еще о достоинстве рассуждает! Знаешь, Мария, - продолжала мастер, как он понял, обращаясь к соседке, - если о достоинствах, то хорошо иметь двух мужчин: молодого и старого… Два поклонника – чем не достоинство?! А? Оно ведь в жизни как получается? Старички, если они еще и работают, - самые состоятельные люди… Заработок, да плюс пенсия. Деньги приличные, так что подарок обеспечен. А с молодыми… - Последовала пауза. Она вздохнула, произнесла мечтательно, - сама понимаешь…
Он открыл глаза.
Женщина, увидев это, вдруг закокетничала: ломая губы и брови, произнесла, играя голосом.
- На днях познакомилась с одним радиомастером. – Она закатила глаза, давая понять, какой замечательной была та встреча. – Говорит, неженатый. Тридцать два года. Телефончик дал. Сказал – будет дико рад, если позвоню. Я вот и думаю.Может, Мария, стоит позвонить-то?..
Соседка – пожилая, оплывшая фигурой женщина, у которой сзади неприятно задирался халат, обнажая сухие, в синих прожилках ноги, неопределенно пожала плечами.
- А вообще радиомастер этот – интересный. Усатый-бородатый. Наверное, женщин пылко любит, - произнесла мастер, и, по-свойски глядя на него, подступила к креслу, придавливая его локоть обводами тугих бедер.
Это покоробило его, а тут женщина еще игриво подмигнула: дескать, не тушуйся, будь проще. И, закипая от неприятного прикосновения и заигрывания, он резко
встал, сдирая колкую,осыпанную волосами простыню, увидел удивленные глаза мастера, разведенные, как вечно неизвестный икс, ножницы в ее руке.
"Что же тебе непонятно?" – с неприязнью подумал он, и, глядя на поглупевшие глаза мастера, все же высказался:
- Сударыня… вы… - "А может зря я? Что она, собственно, сделала мне?" – засомневался он, и, не зная, что сказать, произнес первое, что пришло в голову, - вы плохо выглядите!
Мастер машинально повернулась к зеркалу.
…Потом он долго бежал по гулким плитам длинного факультетского коридора: начинались занятия на военной кафедре, а майор не любил "задержавшихся". С трудом переводя дыхание, втиснулся в строй утренней линейки, услыхав команду дежурного: "Р-равняйсь!", с удивлением понял: он рад этой команде, обычно угнетавшей резкой властностью окрика; от нее, как бы отстругивая шероховатости, прокатилось вдоль шеренги легкое движение, заканчиваясь далеко в конце строя, движение это забрало с собой неприязнь к той, с неопрятной речью, женщине, выравнивая сбитое, неровное его дыхание…
Г. Шаграев,
г. Люберцы".
("Люберецкая правда", 1987, № 172 (28, октябрь), с. 4).
("Люберецкая правда", 1987, № 172 (28, октябрь), с. 4).