"... Даже птице не годится
Жить без Родины своей..."
Со стокгольмского аэродрома поднялся пассажирский самолет и, сделав круг, взял курс на восток.
Среди пассажиров, удобно разместившихся в мягких креслах, обращала на себя внимание одна пара – Леон Рейтер и его жена Альбина. Большинство пассажиров, откинувшись на спинки кресел, дремали, некоторые листали страницы иллюстрированных журналов, и лишь кое-кто изредка бросал взгляд за оконце, где далеко внизу простиралась бесконечная однотонная морская пелена. Но Леон Рейтер и Альбина не отрывали глаз от моря…
"Такой крохотный с высоты пароход,- думал Леон.- А моторную лодку, наверно, совсем не увидишь".
Леон Рейтер неспроста вспомнил о лодке. Именно на лодке четырнадцать лет назад плыл он по этому самому морю от берегов Латвии в Швецию. Так началась трагедия, которая сейчас заканчивалась.
В начале октября 1944 года, когда Советская Армия подходила к Риге, гитлеровцы устраивали на улицах облавы и тысячи людей угоняли в Германию. А к рижанам, которые были хорошо известны, приходили специальные патрули.
Отец Леона – Теодор Рейтер – был главным дирижером оперного театра. К нему на квартиру явился офицер с двумя солдатами.
-Завтра утром в восемь часов вы должны быть в порту и погрузиться на пароход!
Теодор Рейтер оказался одним из тех, кто дал себя запугать. Он поверил фашистским бредням о том, что если он останется в Риге, его обязательно сошлют в Сибирь.
Но и в Германию Рейтер не собирался ехать. Леону вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, и его мобилизовали бы в немецкую армию, а уж за Гитлера он никак не хотел проливать кровь.
-Мы не пойдем завтра в порт,- твердо сказал отец Леону.- Доберемся до Вентспилса, а оттуда… оттуда как-нибудь в Швецию. Швеция – нейтральная страна, там самый высокий уровень жизни. Если мы попадем туда, это будет большим счастьем. Я снова стану у дирижерского пульта, ты получишь первоклассное музыкальное образование… И никаких ужасов войны!
… Они прибыли в Стокгольм. Город чем-то напоминал родную Ригу. Они ходили по улицам хмельные от счастья.
…В филармонии Теодору Рейтеру заявили, что выступать в качестве дирижера он не сможет. Заявили очень вежливо и очень твердо. Но зато пообещали взять переписчиком нот. И взяли…
Оба – отец и сын – верили, что им удастся попасть в землю обетованную, где нет зла, где никто не знает горя, и если у них на первых порах не все хорошо, то лишь потому, что они только ступили на эту землю. Да и в конце концов самое главное сейчас – дать возможность Леону получить музыкальное образование, открыть ему дорогу к дирижерскому пульту. Вот он поступит в консерваторию, и тогда…
Но тут их ожидал страшный удар. В Стокгольме была единственная консерватория на всю страну, и туда иностранцев не принимали. На этот раз нельзя было тешить себя никакими иллюзиями.
Что же у них осталось? Унылая, почти пустая комнатенка, нудная работа переписчика нот, ничтожный заработок…
Ну, а как же быть Леону? Нужно и ему найти какую-нибудь работу. Но какую?
-Конечно, интеллектуальную,- убежденно сказал Рейтер-старший...
Поиски интеллектуального труда закончились тем, что Леон поступил мойщиком в ресторан «Англе», который помещался на Стуре гатан. Он приходил туда к четырем часам дня и работал до часу ночи. Чадная кухня, горы грязных тарелок, груды ложек, ножей и вилок...
Зато по вечерам Леон посещал репетиции симфонического оркестра в филармонии. Отец добился для него разрешения. Хотя Леон хорошо понимал, что о музыкальной карьере нечего и мечтать, он не мог вырвать из сердца то, что ему дано было природой, - музыка неудержимо влекла его. На репетиции он не просто слушал. Он изучал партитуру, следил старался анализировать, как облекается она мускулатурой звуков...
Однажды отец сообщил Леону, что в филармонию назначен новый главный дирижер – Павел Клецкий.
-Когда-то мы были знакомы,- печально заметил он.- В тридцатом году, когда я гастролировал в Польше, мы часто встречались и сдружились... Но теперь мне даже неудобно напомнить ему о себе. Такая дистанция медлу нами: главный дирижер – и переписчик нот...
Но Клецкий, как-то зайдя в библиотеку филармонии, сам узнал Теодора Рейтера. Именно это обстоятельство, этот случай сыграл в жизни Леона решающую роль.
Клецкий посочувствовал коллеге и тут же добавил, что, к сожалению, и он не в силах изменить его печальную судьбу. Но вот сыну, если тот действительно одаренный, попытается помочь.
В первый же день возвращения Леона в Стокгольм он вместе с отцом отправился в тот самый ресторан «Англе», где не так давно мыл посуду. Разговор за бокалом вина был невеселый. Во всей Швеции только три симфонических оркестра, а сколько дирижеров! Получит ли Леон работу?..
Осенью 1953 года Леон начал переговоры со Стокгольмской филармонией. Только 24 апреля 1954 года ему наконец удалось впервые занять место за дирижерским пультом...
... Окрыленный успехом, Леон сразу же подал заявку на Стокгольмское радио, представив несколько программ. Ответ он получил через... восемь месяцев. Да, он может выступить.
Но за эти восемь месяцев ни одного концерта, только переписка нот... Полтора года ушло на переговоры о гастролях в Мюнхене. За весь 1956 год в Стокгольме он лишь один раз получил возможность выступить с концертом.
Леон ходил мрачный, подавленный. Он стоял перед глухой стеной, которую не могли пробить ни его талант, ни трудолюбие, ни энергия, ни даже счастливый случай.
Рейтер чувствовал, что начинает дисквалифицироваться, теряет уверенность в себе. "Пройдет еще несколько лет, и я превращусь в обыкновенного ремесленника", - думал он и холодел от одной такой мысли.
Отец старался, как мог, утешить сына, но сам прекрасно знал, что ему не вырваться из этого заколдованного круга. Теодор Рейтер был болен, а трагедия сына окончательно подорвала его здоровье. Через некоторое время отец умер. Леон остался один.
В этот тяжелый для него период Рейтер встретил девушку, которую полюбил, и вскоре женился на ней.
Альбина пяти лет попала из Латвии в Швецию. Сейчас она училась в средней школе, а во время каникул работала на почте. Но когда вышла замуж, пришлось оставить школу: Леон не мог прокормить двоих, нужно было и ей получить постоянный заработок. С трудом удалось найти место в порту, в посылочном отделе. Можно было продолжать учиться в вечерней школе, но обучение там платное, а она не могла выделить из тощего семейного бюджета 400 крон. Ведь только за одну крохотную комнатушку хозяйка брала с них 140 крон в месяц.
Так жила эта молодая пара, не зная радостей.
В эту пору и родилась у Леона мысль о возвращении на родину, в Советский Союз.
Среди латышей, живущих в Швеции, широко распространяется антисоветская пропаганда. Грязные эмигрантские листки, издающиеся в Западной Германии, США, неустанно громоздят одну несусветную ложь на другую. В Латвии, мол, царит голод, заводы, в том числе такие, как ВЭФ, вывезены в Россию.
Но все же пробивалась и правда о действительном положении в Советской Латвии. Доходила она и до Леона. Рейтер начал систематически слушать радиопередачи из Риги. Так познакомился он с симфоническим оркестром Латвийчкого радио и его дирижером Леонидом Вигнером, с постановками театра оперы и балета.
Однажды Леон сказал Альбине:
-А что если бы в Риге мне дали постоянную работу?..
Раздумья закончились тем, что Леон связался с советским посольством в Стокгольме.
С тревогой задал он вопрос сотруднику посольства:
-Смогу ли я в Советском Союзе получить постоянную работу дирижера?
Он ждал ответа с замирающим сердцем.
Тот сказал:
-Я был на ваших концертах. Такой талант, как ваш, на родине будет оценен по заслугам. Вы, конечно, получите работу.
Он верил и... боялся верить. Ему трудно было представить, что есть на свете страна, где не придется унижаться, чтоб добиться выступления, где он сможет изо дня в день, из месяца в месяц заниматься любимым искусством, иметь постоянную работу.
Наконец они с Альбиной приняли решение. И вот самолет летит через море...
Самолет совершил прыжок через Балтику, и вот уже под его крыльями Рига. Их встречают. Этого Леон никак не ожидал. На аэродром приехали начальник Управления по делам искусств писатель Фрицис Рокпелнис и профессор консерватории Витолинь.
Рейтеры остановились в новой гостинице «Рига». Отдохнув, сразу же помчались осматривать город.
Уже на третий день после приезда Рейтеру предложили место второго дирижера симфонического оркестра Латвийского радио. Вскоре он получил квартиру...»
("Огонек", 1959, № 16, с. 28-29).
Жить без Родины своей..."
55 лет назад советские люди с неподдельным интересом читали рассказы о мире чистогана, откуда вырывались к счастливой жизни возвращенцы:
"На чужбине. Евгений Ратнер.Со стокгольмского аэродрома поднялся пассажирский самолет и, сделав круг, взял курс на восток.
Среди пассажиров, удобно разместившихся в мягких креслах, обращала на себя внимание одна пара – Леон Рейтер и его жена Альбина. Большинство пассажиров, откинувшись на спинки кресел, дремали, некоторые листали страницы иллюстрированных журналов, и лишь кое-кто изредка бросал взгляд за оконце, где далеко внизу простиралась бесконечная однотонная морская пелена. Но Леон Рейтер и Альбина не отрывали глаз от моря…
"Такой крохотный с высоты пароход,- думал Леон.- А моторную лодку, наверно, совсем не увидишь".
Леон Рейтер неспроста вспомнил о лодке. Именно на лодке четырнадцать лет назад плыл он по этому самому морю от берегов Латвии в Швецию. Так началась трагедия, которая сейчас заканчивалась.
В начале октября 1944 года, когда Советская Армия подходила к Риге, гитлеровцы устраивали на улицах облавы и тысячи людей угоняли в Германию. А к рижанам, которые были хорошо известны, приходили специальные патрули.
Отец Леона – Теодор Рейтер – был главным дирижером оперного театра. К нему на квартиру явился офицер с двумя солдатами.
-Завтра утром в восемь часов вы должны быть в порту и погрузиться на пароход!
Теодор Рейтер оказался одним из тех, кто дал себя запугать. Он поверил фашистским бредням о том, что если он останется в Риге, его обязательно сошлют в Сибирь.
Но и в Германию Рейтер не собирался ехать. Леону вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, и его мобилизовали бы в немецкую армию, а уж за Гитлера он никак не хотел проливать кровь.
-Мы не пойдем завтра в порт,- твердо сказал отец Леону.- Доберемся до Вентспилса, а оттуда… оттуда как-нибудь в Швецию. Швеция – нейтральная страна, там самый высокий уровень жизни. Если мы попадем туда, это будет большим счастьем. Я снова стану у дирижерского пульта, ты получишь первоклассное музыкальное образование… И никаких ужасов войны!
… Они прибыли в Стокгольм. Город чем-то напоминал родную Ригу. Они ходили по улицам хмельные от счастья.
…В филармонии Теодору Рейтеру заявили, что выступать в качестве дирижера он не сможет. Заявили очень вежливо и очень твердо. Но зато пообещали взять переписчиком нот. И взяли…
Оба – отец и сын – верили, что им удастся попасть в землю обетованную, где нет зла, где никто не знает горя, и если у них на первых порах не все хорошо, то лишь потому, что они только ступили на эту землю. Да и в конце концов самое главное сейчас – дать возможность Леону получить музыкальное образование, открыть ему дорогу к дирижерскому пульту. Вот он поступит в консерваторию, и тогда…
Но тут их ожидал страшный удар. В Стокгольме была единственная консерватория на всю страну, и туда иностранцев не принимали. На этот раз нельзя было тешить себя никакими иллюзиями.
Что же у них осталось? Унылая, почти пустая комнатенка, нудная работа переписчика нот, ничтожный заработок…
Ну, а как же быть Леону? Нужно и ему найти какую-нибудь работу. Но какую?
-Конечно, интеллектуальную,- убежденно сказал Рейтер-старший...
Поиски интеллектуального труда закончились тем, что Леон поступил мойщиком в ресторан «Англе», который помещался на Стуре гатан. Он приходил туда к четырем часам дня и работал до часу ночи. Чадная кухня, горы грязных тарелок, груды ложек, ножей и вилок...
Зато по вечерам Леон посещал репетиции симфонического оркестра в филармонии. Отец добился для него разрешения. Хотя Леон хорошо понимал, что о музыкальной карьере нечего и мечтать, он не мог вырвать из сердца то, что ему дано было природой, - музыка неудержимо влекла его. На репетиции он не просто слушал. Он изучал партитуру, следил старался анализировать, как облекается она мускулатурой звуков...
Однажды отец сообщил Леону, что в филармонию назначен новый главный дирижер – Павел Клецкий.
-Когда-то мы были знакомы,- печально заметил он.- В тридцатом году, когда я гастролировал в Польше, мы часто встречались и сдружились... Но теперь мне даже неудобно напомнить ему о себе. Такая дистанция медлу нами: главный дирижер – и переписчик нот...
Но Клецкий, как-то зайдя в библиотеку филармонии, сам узнал Теодора Рейтера. Именно это обстоятельство, этот случай сыграл в жизни Леона решающую роль.
Клецкий посочувствовал коллеге и тут же добавил, что, к сожалению, и он не в силах изменить его печальную судьбу. Но вот сыну, если тот действительно одаренный, попытается помочь.
И Клецкий сдержал свое слово. Он обратился с просьбой к известному шведскому композитору и дирижеру Хильдингу Розенбергу с просьбой взять Леона Рейтера к себе учеником. Больше того, он предупредил его, что Рейтер не имеет никакой возможности платить за уроки.
Маститого маэстро это не смутило. Его интересовало лишь одно: действительно ли юноша талантлив...
За одной удачей последовала другая: Розенберг помог молодому Рейтеру стать переписчиком нот. Теперь можно было наконец уйти из опостылевшего наконец ресторана. Тем временем Клецкий подыскал и пианаста, который, тоже бесплатно, взялся обучать юношу по классу фортепьяно...
А на следующий год Павел Клецкий сам начал обучать молодого Рейтера основам дирижерского искусства...
Через несколько месяцев Леону снова повезло: его покровители сумели выхлопотать ему стипендию в консерватории на родине Моцарта – в Зальцбурге. Леон был принят на первый курс дирижерского факультета.
Учебный год там длился шесть месяцев, а затем Леон снова возвращался в Стокгольм, снова брал уроки у Розенберга и переписывл ноты. Наконец в 1953 году он закончил консерваторию и получил диплом дирижера.В первый же день возвращения Леона в Стокгольм он вместе с отцом отправился в тот самый ресторан «Англе», где не так давно мыл посуду. Разговор за бокалом вина был невеселый. Во всей Швеции только три симфонических оркестра, а сколько дирижеров! Получит ли Леон работу?..
Осенью 1953 года Леон начал переговоры со Стокгольмской филармонией. Только 24 апреля 1954 года ему наконец удалось впервые занять место за дирижерским пультом...
... Окрыленный успехом, Леон сразу же подал заявку на Стокгольмское радио, представив несколько программ. Ответ он получил через... восемь месяцев. Да, он может выступить.
Но за эти восемь месяцев ни одного концерта, только переписка нот... Полтора года ушло на переговоры о гастролях в Мюнхене. За весь 1956 год в Стокгольме он лишь один раз получил возможность выступить с концертом.
Леон ходил мрачный, подавленный. Он стоял перед глухой стеной, которую не могли пробить ни его талант, ни трудолюбие, ни энергия, ни даже счастливый случай.
Рейтер чувствовал, что начинает дисквалифицироваться, теряет уверенность в себе. "Пройдет еще несколько лет, и я превращусь в обыкновенного ремесленника", - думал он и холодел от одной такой мысли.
Отец старался, как мог, утешить сына, но сам прекрасно знал, что ему не вырваться из этого заколдованного круга. Теодор Рейтер был болен, а трагедия сына окончательно подорвала его здоровье. Через некоторое время отец умер. Леон остался один.
В этот тяжелый для него период Рейтер встретил девушку, которую полюбил, и вскоре женился на ней.
Альбина пяти лет попала из Латвии в Швецию. Сейчас она училась в средней школе, а во время каникул работала на почте. Но когда вышла замуж, пришлось оставить школу: Леон не мог прокормить двоих, нужно было и ей получить постоянный заработок. С трудом удалось найти место в порту, в посылочном отделе. Можно было продолжать учиться в вечерней школе, но обучение там платное, а она не могла выделить из тощего семейного бюджета 400 крон. Ведь только за одну крохотную комнатушку хозяйка брала с них 140 крон в месяц.
Так жила эта молодая пара, не зная радостей.
В эту пору и родилась у Леона мысль о возвращении на родину, в Советский Союз.
Среди латышей, живущих в Швеции, широко распространяется антисоветская пропаганда. Грязные эмигрантские листки, издающиеся в Западной Германии, США, неустанно громоздят одну несусветную ложь на другую. В Латвии, мол, царит голод, заводы, в том числе такие, как ВЭФ, вывезены в Россию.
Но все же пробивалась и правда о действительном положении в Советской Латвии. Доходила она и до Леона. Рейтер начал систематически слушать радиопередачи из Риги. Так познакомился он с симфоническим оркестром Латвийчкого радио и его дирижером Леонидом Вигнером, с постановками театра оперы и балета.
Однажды Леон сказал Альбине:
-А что если бы в Риге мне дали постоянную работу?..
Раздумья закончились тем, что Леон связался с советским посольством в Стокгольме.
С тревогой задал он вопрос сотруднику посольства:
-Смогу ли я в Советском Союзе получить постоянную работу дирижера?
Он ждал ответа с замирающим сердцем.
Тот сказал:
-Я был на ваших концертах. Такой талант, как ваш, на родине будет оценен по заслугам. Вы, конечно, получите работу.
Он верил и... боялся верить. Ему трудно было представить, что есть на свете страна, где не придется унижаться, чтоб добиться выступления, где он сможет изо дня в день, из месяца в месяц заниматься любимым искусством, иметь постоянную работу.
Наконец они с Альбиной приняли решение. И вот самолет летит через море...
Самолет совершил прыжок через Балтику, и вот уже под его крыльями Рига. Их встречают. Этого Леон никак не ожидал. На аэродром приехали начальник Управления по делам искусств писатель Фрицис Рокпелнис и профессор консерватории Витолинь.
Рейтеры остановились в новой гостинице «Рига». Отдохнув, сразу же помчались осматривать город.
Уже на третий день после приезда Рейтеру предложили место второго дирижера симфонического оркестра Латвийского радио. Вскоре он получил квартиру...»
("Огонек", 1959, № 16, с. 28-29).