"…Фотокарточка милого
На доске у проходной".
50 лет назад в СССР у чекистов разрешалось докладывать сидя:
"Леонид Тамаев
Запасной вариант
Повесть
…Дело Никольчука Маясов вел сам. Ему помогали капитан Дубравин и лейтенант Зубков. Этот выбор помощников, людей столь разных, был для Маясова не случаен. Он хотел, чтобы молодой сотрудник практически перенимал все полезное у своего старшего товарища, более опытного чекиста. В конце каждой недели они втроем подводили итоги по делу, анализировали оперативную обстановку.
Сегодня сделать сообщение Маясов поручил Зубкову. И тут же предупредил:
- Только покороче! Времени у нас в обрез.
Педантичный лейтенант встал (хотя докладывать разрешалось и сидя), поправил и без того аккуратный узел галстука и, стараясь не заглядывать в лежавшие перед ним бумаги, начал говорить:
- Полученные нами за последнее время материалы дают основание предполагать, что Алексей Никольчук, он же Михайленко, не только бывший пособник гитлеровских оккупантов, но и агент иностранной разведки...
Слушая Зубкова, Маясов глядел в свою раскрытую тетрадь, на чернильный чертежик. То был схематический поэтажный план дома № 33 по Большой Болотной улице. Никольчук снимал здесь комнату в квартире № 16 на втором этаже. Там же находилось еще семь квартир (в доме была коридорная система), и в том числе квартира № 9, где жила старушка Дитрих. Обе квартиры (№ 9 и № 16) Маясов обвел кружочками, кружочки соединил кривой линией, а линию оседлал большим вопросительным знаком.
А что, если зимой Барбара Хольме была в девятой квартире лишь ради маскировки? Зашла на несколько минут к старухе, передала ей письмо из Мюнхена и, не выходя на улицу, по внутреннему коридору прошла в другую, нужную ей, квартиру?
Маясов закрыл тетрадь, снова стал внимательно слушать Зубкова, перешедшего ко второй части своего доклада.
- Из связей Никольчука, представляющих интерес для отдела, установлен Игорь Савелов - лаборант оборонного завода "Кленовый Яр", имеющий доступ к секретным материалам... Сведения, которыми мы располагаем, являются, на мой взгляд, серьезными уликами против Савелова... Прежде всего это две его подозрительные встречи с Никольчуком. При этом считаю нужным подчеркнуть, что Савелов оба раза вел себя нервозно, настороженно. В частности, после первой встречи он уходил от Никольчука проходными дворами и огородами, в малолюдном месте перелез через забор. Идя на вторую встречу, в воскресенье рано утром, Савелов вылез из своего дома через окно. Полдня провел вместе с Никольчуком в лодке на реке. Никольчук удил, а Савелов что-то чертил или писал в блокноте... Не имея пока возможности сделать окончательный вывод о характере этих двух встреч, о содержании бесед между Никольчуком и Савеловым, думаю, что сами обстоятельства, в которых происходили эти встречи, несомненно, представляют оперативный интерес.
Зубков помедлил немного, припечатал сложенным платочком выступивший на порозовевшем лбу пот и, преодолевая волнение (ведь всего второй раз ему приходится анализировать серьезное дело), продолжал:
- Говоря о моральном облике самого Савелова, надо отметить его нездоровые, если не сказать антисоветские, настроения. Какая-то озлобленность на все и вся. Об этом, в частности, свидетельствуют его стихи, которые он читал своим товарищам. Это же подтверждается и руководством завода, точнее директором Сергеем Ивановичем Андроновым. Человек с подобными настроениями может оказаться подходящей добычей для вражеской разведки... Для характеристики Савелова небезынтересным является и его сожительство с артисткой городского драмтеатра - Ириной Булавиной. Муж Булавиной, режиссер Сахаров, работает там же. У них есть ребенок, который воспитывается у матери Сахарова, в другом городе. Короче говоря, Савелов разбивает здоровую советскую семью..."
"Огонёк", 1968, № 2 (6, январь), с. 28).