"… Как в грозные дни наступлений былых,
Он с Лениным держит совет".
65 лет назад советские люди с нетерпением ждали очередного прибавления в дружной семье советских морей:
«Волго-Дон
Константин Прийма
Далеко за полночь, когда на просторах донского займища стали меркнуть пепельно-светящиеся Стожары, я выбрался со своим конём из густых зарослей глубокого оврага на белесый, дышащий остуженной прелью берег Дона. Слева, на юго-западе, на треть неба пылало зарево огней Цимлянского гидроузла.
И вдруг я услышал далёкий всплеск вёсел и скрип уключин. Склонившись над водой, я закричал, и вскоре волна донесла далёкий голос:
- Слышу, плыву.
Из-за седых склонившихся над водою верб показалась лодка, а в ней — высокий бородатый старик в казачьем картузе. Я хотел было сесть на вёсла, но старик властно сказал мне:
- Держи лучше коня! Дон шуток не любит. Видишь, как разлился! На стремнине, того и гляди, закрутит.
И он могуче налёг на вёсла. Конь рванул поводья, всхрапнул и шарахнулся вглубь, повинуясь моей руке.
... И вот мой стреноженный конь пасётся на траве, а мы сидим у костра. Я подкладываю в огонь сухой валежник, а старик рассказывает мне о своей жизни. Он сторож винсовхоза, всю жизнь рыл колодцы, батрачил у казаков, всю жизнь искал счастья...
— И оно пришло, — говорит старик.
Я слегка трогаю сухие ветки в костре, их охватывает пламя, и на обветренном, бронзовом лице старика, в его глазах я вижу радость. Мы оба смотрим вдаль, через Дон, на огни Цимлянского гидроузла и долго молчим.
— Видимо, диковинной для казаков кажется эта стройка в степи, — говорю я.
— Кому диковинной, — глубокомысленно отвечает старик, — а мне нет: я давно знал...
— Откуда вы это знали?
— Знал, — многозначительно отвечает он. — Ты спроси у меня, чего я не знаю. Я за семьдесят лет вырыл тысячу колодцев. Думаешь, я от хорошей жизни рыл казакам колодцы. Я рыл землю и искал счастья... Ты спроси, чего я не знаю. Ты думаешь, Волго-Дон — это так себе, просто построили, и всё?..
Я подложил в костёр сухой вербовой коры, прилёг на чёрной бурке, и старик рассказал мне легенду.
— Давно это было. Более тридцати годов уже прошло. Как-то сошлись мужики в Поволжье, написали грамоту к Ленину и пошли в Москву. Много в ту пору к Ленину ходоков ходило. Летом было дело. У нас на Дону и в Поволжье в степях жарища, духота, а в Москве, как всегда, ливни-ливнем идут, потоп-потопом. Ну, конечно, промокли наши ходоки насквозь и прямо с дороги направились в Кремль: хотели узнать, когда к Ленину на приём проситься можно. А Ленин, как ни был занят, дела отложил в сторону да с ходу и пригласил крестьян. Мужики наши мокрые — ну, ни сухой ниточки! — входят это к Ленину. Ну, вошли. А у него в кабинете товарищ. Молодой. Стройный. Черноусый. С трубкой. И не курит, а знай посасывает её и ходит по ковру. Ну, наши, которые Царицын обороняли, сразу признали, что это Сталин.
На столе у Ленина телефоны, карты, планы, гора книг. Видят ходоки наши, что, значит, Ленин и Сталин о чём-то советовались, должно быть, думали, делились, как и откуда зачинать коммунизм. Видят это ходоки, что в неурочный час попали, и потянулись было назад, к двери...
«Может, мы, Владимир Ильич, помешали?» — спросил один, безрукий.
«Нет, — отвечает Ленин.-Нам ходоки из народа не помеха. Для нас ходоки — это добрые вестники...» — И подставляет Ленин ходокам-крестьянам плетёные стулья, любезно так приглашает садиться.
А крестьяне рады-радёхоньки, что с Лениным и Сталиным встретились, но чувствуют себя стеснённо, не садятся: ведь мокрые с головы до пят.
Который был среди ходоков старший, значит, собрался. Перекрестился. Достал из-под шапки письмо от народа — грамоту. А она вся раскисла, расползлась на клочки. Не прочтёшь. И это подаёт её Ленину.
Владимир Ильич бережно так разложил те кусочки грамоты на газете «Правда». И так вертел и эдак, затем подал Сталину. Товарищ Сталин посмотрел-посмотрел и отложил. Не поймут, не разберут, что написано.
«Слушаю вас, дорогие крестьяне, — говорит им Ленин. — С чем пришли?»
«Нам бы водицы, — ответил старший. — Водицы...»
Ленин эдак быстренько из графина в стакан буль-буль-буль. А Сталин, значит, подаёт стакан старшему.
Не стал старший пить воду. И опять собрался с духом, переставил стакан на стол, поблагодарил и говорит.
«Не то».
Встал Владимир Ильич, подошёл к ходокам вплотную. А хитринка такая в глазах сверкает, тёплая улыбка озарила.
«Дорогие товарищи! — говорит Ленин. — Не пойму я, в чём дело. Похоже, что вы ночь где-то по шею, — и показывает вот так рукой, — в воде стояли и ещё пить просите».
«Просим, Владимир Ильич, — отвечает ему старший. — Земли-то у нас теперь вволю, а вот воды нет. Водицы нам бы на поля...»
—«...в Заволжье», — всколыхнулся безрукий.
— «...в Задонье», — промолвил второй.
— «...в Прикаспий», — вздохнул третий.
«Там, в грамоте, — снова заговорил старший, — народ просит вас издать декрет о воде, декрет против засухи».
Задумался Ленин. Мужики стоят, склонив на посохи головы. В окно виден двор Кремля, а в нём царь-колокол, рядом — царь-пушка, а в лужах, на камнях сверкает ясное солнышко. И в кабинете — тишина. Слышно только маятник больших стенных часов: «тик-так», «тик-так» — да мягкие шаги Сталина по ковру: «так-так», «так-так». Ленин остановился возле книжного шкафа; правая рука в кармане, а левою бородку щиплет.
«Да, — говорит он Сталину, — вот задали задачу крестьяне! Велики же думы народа, а?»
«Велики, Владимир Ильич, — отвечает Сталин. — Велики, неисчерпаемы и силы у народа».
Немножко помолчали. И снова в глазах Ильича искра просияла.
«Дорогие мои крестьяне! — говорит он. — И как же вы во-время угадали к нам придти? Да над этими самыми планами мы со Сталиным сейчас думу думали. Садитесь же к столу!» — И в третий раз приглашает да почти силком усаживает ходоков в плетёные кресла. Карты, планы перед ними все раскрыл и всё допытывается, а нет ли среди ходоков кого с реки Иловли, с Камышинки, с Иван-озера, из тех, значит, мест, где ещё царь Пётр трудился, имея мечту соединить Волгу с Доном.
И с Иловли и с Иван-озера нашлись тут ходоки.
«Ну что? — обращается к ним Ленин. — Что ежели мы в тех местах возьмёмся вновь за дело?» — И показывает ходокам старый-престарый план Петра о Волго-Доне.
«Нет, Владимир Ильич, — отвечает ему безрукий. — Петровы планы нам ныне не указ».
«Петрова мечта, она куцая была», — говорит второй.
«Орошали раньше нашу землю, — сказал старший, — кровью крестьянской орошали, а водой и не собирались!»
«Метко сказано», — промолвил Иосиф Виссарионович. А сам, значит, ходит по ковру, чёрный ус крутит да трубку во рту держит, а не курит: уважал Ильича, в его кабинете курить себе не позволял.
«Так что же, дорогие крестьяне, вы предлагаете?» — ласково спрашивает Ленин.
«Дума в народе есть такая, — вздохнул безрукий. — Дума — запрудить тую Волгу».
«И Дон тоже», — сказал кто-то из ходоков.
«Водицы бы нам на поля дать», — добавил старший.
«Плотины нужны, — завершил Сталин. — Гидростанции. Вот о чём мечтает народ».
«Волго-Дон! — просиял Ленин. — Мечта России!»
И умолк. Он стоял у стола над картой. Взгляд его орлиный прошёл над головами крестьян, в окно, через Кремль, куда-то в синюю даль неба. Должно быть, он увидел на тридцать лет вперёд нас и эту стройку...
«Сам люблю помечтать! Нельзя не мечтать! Надо мечтать! Но трудно нам сейчас, крестьяне». — И опять задумался на минутку Ленин. А потом в глазах снова сверкнула такая хитринка, и спрашивает он крестьян:
«А что, может, пригласить на помощь которых из-за границы, попросить их прорыть канал, построить плотины?»
А безрукий из ходоков и отвечает Владимиру Ильичу:
«Оно бы можно попросить у них помощи, ежели бы они, буржуи, были люди, как люди, а то ведь они звери, истые акулы».
«И то верно, — улыбнулся Ленин. — Знать я их немножно знаю. Ну, что ж, значит, придётся нам самим строиться. Тяжело, трудно нам будет самим, но мы выкарабкаемся из нужды. Разобьём интервентов, белогвардейцев, и какая замечательная жизнь настанет у нас!»
«Я думаю, что мы Волго-Дон построим после того, как перетопим кадетов и интервентов в Волге, Дону и Чёрном море, — твёрдо сказал Сталин. — Народ построит. Раз народ взял власть в руки, народ-творец и коммунизм воздвигнет!»
И тут пошла у наших крестьян с вождями такая задушевная беседа, отколь и как зачинать строить коммунизм. И, прощаясь с крестьянами, Ленин, пожимая им руки, напутствовал:
«Спасибо за совет. А воду, значит, дадим вам в сухие степи. Вот поживём немножко, заводы подымем, новых понастроим, хозяйство укрепим, мужика на трактор посадим и дадим воды вволю. Так и скажите в народе: осуществят большевики вековую думу-мечту — соединят Волгу с Доном!»
И Сталин, прощаясь, своё слово сказал, что, мол, Деникина победили и засуху победим...
Так оно и вышло. Правда, Гитлер немного помешал нам. Но тут пришлось, как знаешь, советским людям перетопить в Волге и Дону и гитлеровцев и осуществить вековую мечту.
... Уже на рассвете я прощаюсь со стариком, крепко жму его руку и, взяв в повод коня, поднимаюсь на гору. Перед взором встаёт море — необъятный разлив Дона. Далеко, на несколько километров, донское займище, поросшее седыми вербами, тополями, затоплено весенним паводком. Могучие потоки донского разлива вплотную подошли к Цимлянскому гидроузлу, поднявшись на три метра. Это последний разлив Дона.
Я стою на высокой Цимлянской горе, и в ушах моих звенит голос старика, рассказавшего мне легенду о Волго-Доне, а перед взором встаёт синее море, до самого горизонта Цимлянское море, которого все так ждут, о котором казаки и строители уже слагают новые легенды и поют новые песни».
("Смена", 1951, № 16 (август), с. 4-5).