"... На заре поют гудки, эх, гудки".
60 лет назад в СССР делегаты разных важных съездов и слётов любили от безделья звонить задарма по межугороднему телефону:
"Раздался резкий телефонный звонок. Николай поднял трубку.
- Сталинград заказывали?
- Да, да, заказывал... - ответил Николай.
- Не отходите. Минуточку...
В телефонной трубке на фоне общего шума попискивали гудочки, что-то позванивало, потом включились далёкие-далёкие голоса: «Я Тикси», «Я Красноводск», - потом голоса исчезли, и вдруг из гула прорезался чёткий и громкий голос телефонистки:
- Москва, говорите! Сталинград на линии.
«Это я - то Москва?», - подумал Николай и улыбнулся про себя, потом услышал, как звенящий фон трубки как бы расширился, потому что вошли в него новые звуки: звон колокола, рёв воздуха и пламени, шум машины и металлических ударов, - эти звуки были такие привычные, такие обычно незаметные, что, услышав их, Николай не мог сказать ни слова: что-то сжалось в горле. Потом послышалось знакомое покашливание обер-мастера и его голос: «Ерёмин, дверь закрой, ничего не слышно».
Николай представил себе маленькую комнатку обер-мастера и в ней за столом на стуле «самого», затем на скамье у стены Ерёмина, а рядом подручных... «Значит, сейчас смена Ерёмина».
Ещё нет и недели, как Николай уехал, а уже не раз шевельнулась тревога: как там, на участке, кто там в перерыв проводит беседы, - да мало ли что могло беспокоить Николая, человека, привыкшего в течение многих лет ежедневно жить делами цеха, жизнью всего заводского коллектива!
- Я Сталинград, - сказал голос обер-мастера.
- А я Москва, Александр Григорьевич. Здравствуйте...
- А, здравствуй, Николай! Фу ты, совсем оглушил, слышимость-то какая. Ну, как Москва?..
- Москва? - переспросил Николай и сразу представил себе всё, что видел за эти дни: свою комнату в гостинице «Москва», метро, Третьяковку, Большой театр, Музей Ленина, затем по каменной горке мысленно прошёл Спасскими воротами в Кремль, и вот он в Большом зале Кремлёвского дворца. - Москва?.. - переспросил Николай - Знаете...
- Погоди, - перебил обер-мастер. - Сталина видел? Как он?
- Видел, Александр Григорьевич... - И Николай рассказал, как появился на трибуне Сталин в своём обычном сером костюме, с золотой звёздочкой над левым карманом, как поднялся в едином порыве весь зал - все делегаты съезда - и как Сталин аплодировал вместе со всеми. Николай рассказывал всё, он сохранил в своей памяти каждое движение вождя, каждый взгляд, брошенный им в зал, и как задумался товарищ Сталин, опершись подбородком о правую руку, и как потом пересел и что-то начал быстро писать... - Вы слышите меня, Александр Григорьевич? - спросил Николай в трубку.
- Говори, говори, Николай, слушаем... Выглядит как?
- Хорошо выглядит. Бодро.
- Ну, дай бог. Помолчали. Потом обер-мастер будто вспомнил:
- А ты чего звонишь? Соскучился?
- Да, есть немного. Как там на участке?"
"Раздался резкий телефонный звонок. Николай поднял трубку.
- Сталинград заказывали?
- Да, да, заказывал... - ответил Николай.
- Не отходите. Минуточку...
В телефонной трубке на фоне общего шума попискивали гудочки, что-то позванивало, потом включились далёкие-далёкие голоса: «Я Тикси», «Я Красноводск», - потом голоса исчезли, и вдруг из гула прорезался чёткий и громкий голос телефонистки:
- Москва, говорите! Сталинград на линии.
«Это я - то Москва?», - подумал Николай и улыбнулся про себя, потом услышал, как звенящий фон трубки как бы расширился, потому что вошли в него новые звуки: звон колокола, рёв воздуха и пламени, шум машины и металлических ударов, - эти звуки были такие привычные, такие обычно незаметные, что, услышав их, Николай не мог сказать ни слова: что-то сжалось в горле. Потом послышалось знакомое покашливание обер-мастера и его голос: «Ерёмин, дверь закрой, ничего не слышно».
Николай представил себе маленькую комнатку обер-мастера и в ней за столом на стуле «самого», затем на скамье у стены Ерёмина, а рядом подручных... «Значит, сейчас смена Ерёмина».
Ещё нет и недели, как Николай уехал, а уже не раз шевельнулась тревога: как там, на участке, кто там в перерыв проводит беседы, - да мало ли что могло беспокоить Николая, человека, привыкшего в течение многих лет ежедневно жить делами цеха, жизнью всего заводского коллектива!
- Я Сталинград, - сказал голос обер-мастера.
- А я Москва, Александр Григорьевич. Здравствуйте...
- А, здравствуй, Николай! Фу ты, совсем оглушил, слышимость-то какая. Ну, как Москва?..
- Москва? - переспросил Николай и сразу представил себе всё, что видел за эти дни: свою комнату в гостинице «Москва», метро, Третьяковку, Большой театр, Музей Ленина, затем по каменной горке мысленно прошёл Спасскими воротами в Кремль, и вот он в Большом зале Кремлёвского дворца. - Москва?.. - переспросил Николай - Знаете...
- Погоди, - перебил обер-мастер. - Сталина видел? Как он?
- Видел, Александр Григорьевич... - И Николай рассказал, как появился на трибуне Сталин в своём обычном сером костюме, с золотой звёздочкой над левым карманом, как поднялся в едином порыве весь зал - все делегаты съезда - и как Сталин аплодировал вместе со всеми. Николай рассказывал всё, он сохранил в своей памяти каждое движение вождя, каждый взгляд, брошенный им в зал, и как задумался товарищ Сталин, опершись подбородком о правую руку, и как потом пересел и что-то начал быстро писать... - Вы слышите меня, Александр Григорьевич? - спросил Николай в трубку.
- Говори, говори, Николай, слушаем... Выглядит как?
- Хорошо выглядит. Бодро.
- Ну, дай бог. Помолчали. Потом обер-мастер будто вспомнил:
- А ты чего звонишь? Соскучился?
- Да, есть немного. Как там на участке?"